Михаил Рудницкий

– Она здесь, – сообщил Морозов.

– Кто?

Морозов огладил свою ливрею.

– Не прикидывайся дурачком. И не зли старого папашу Бориса при всем честном народе. Думаешь, я не понимаю, чего ради ты за две недели уже третий раз в «Шехерезаду» захаживаешь? Один раз хотя бы с ослепительной синеокой брюнеткой пришел, но два-то раза и вовсе один? Человек слаб, в чем и прелесть его.

– Иди к черту, – огрызнулся Равич. – Не унижай меня, болтливый привратник, в трудную минуту, мне сейчас силы нужны, как никогда.

– С врачами лучше вообще не иметь ничего личного, – изрек он. – Иначе трудно им доверять. Мы с тобой сколько раз вместе напивались – ну как, скажи, мне после этого к тебе на операцию лечь? Знай я даже, что как хирург ты сильнее кого-то другого, с кем я не знаком, – все равно лучше к незнакомому лягу. Склонность доверяться неизведанному – исконное, глубинное человеческое свойство, старина! Врачей надо бы безвылазно держать в больницах, не допуская их к прочим смертным. Ваши предшественники, колдуны и ведьмы, прекрасно это знали. Ложась под нож, я должен верить в хирурга-сверхчеловека.

— Вам лишь бы бабахать! — негодовал он.

— Бежим! — закричал Майерхоф. — Если разбомбило ограду, мы сможем уйти!
— Заткнись, идиот! В твоей арестантской пижаме тебя сразу поставят к стенке.

Смертью можно заразиться, и им почему-то казалось, что во сне они перед этой заразой особенно беззащитны.

А как насчет того, чтобы создать? Ненависть. А что-нибудь еще я сумею? Одной ненависти мало. Для жизни нужно кое-что еще…

нет таких бездн, где не нашлось бы места счастью, и что в этом, наверное, и состоит вся тайна выживания рода человеческого

Я воззрился на Хирша с изумлением. К таким дифирамбам из его уст я не привык.
– Ну что ты на меня уставился? Я знаю, что говорю! И в довершение всех банальностей ее зовут Кармен.
– И что же? – спросил я. – Что с ней не так?
– Она глупа! Это прекрасное создание – дура набитая! Она не просто глупа, она глупа фантастически! Даже поедание штруделя для нее немыслимый интеллектуальный подвиг, после

Тогда ему нужно срочно дать водки, – заявил Мойков. – Мы люди простые, тихо наслаждаемся тут покоем и меланхолией. Поклонникам единорогов этого не понять. Они страшатся простой грусти, как темной стороны луны.

После встречи с Крузе остался какой-то неприятный осадок. В принципе я ничего не имею против гомосексуалистов, но сказать, чтобы я был так уж «за», тоже нельзя. Я знаю, конечно, многие титаны духа были гомосексуалистами, но сомневаюсь, чтобы они также кичливо демонстрировали это всем и каждому.