Ёко Огава

Поначалу она еще сохраняла свою новизну: сверкала улыбкой литер, манила гладкостью крышки.

И живем в остающемся пространстве — осторожно, не поднимая шума.

ы научились управлять своими телами, не стесняя этим других.

А мое сердце лишь превращается в ледышку, и все. Скоро эта ледышка разорвется на миллионы осколков, и эта ледяная пыль без остатка растает там, куда руки уже не дотянутся.

Однажды утром ты откроешь глаза и обнаружишь — что-то исчезло, а ты и не заметила.

И тогда, стараясь не говорить это вслух, чтобы не накликать беды, я прошептала почти неслышно:
— Что же будет, если исчезнут еще и слова?

— Вот увидишь! — поспешил он заверить меня. — Это я гарантирую. В этих утратах нет ничего ужасного. Как и в забвении. А Тайная полиция отлавливает только тех, кто не способен отпустить свои воспоминания из сердца на волю…

Люди на острове старались не выходить из дома без надобности, только по выходным счищали снег со своих крыш. Но едва темнело, они тут же закрывали все ставни на окнах и старались жить свои жизни как можно незаметнее. Так, словно под этим снегом погребены даже их сердца.

— И куда же его, по-твоему, увезли? — спросил он, взъерошив мне волосы своим мягким дыханием.
— Да, я тоже хотела это узнать! Потому и стояла там, пялясь в ночную даль… И даже не замечала, что на мне — ни пальто, ни перчаток, а снег уже не тает на лице… Просто окаменела там! Все надеялась, что если застыну вот так, надолго, то через какое-то время увижу, куда же они все исчезают, наши воспоминания…
Он взял меня за плечи, чуть отстранил от себя и опустил глаза.
«…Но так ничего и не увидела», — хотела добавить я, но его пальцы зажали мне рот, и мой голос остался при мне.

Вот тут-то я и поняла. Я больше не могу понимать никаких слов, кроме тех, что говорит он.