Георгий Ильич Мирский

система была обречена, ее эрозия происходила непрерывно в период брежневского «застоя», но она держалась на страшной силе инерции и рухнула лишь тогда, когда Горбачев своей «перестройкой» (а еще больше — политикой гласности) нарушил эту инерцию. Французский историк де Токвиль еще в девятнадцатом веке вывел такую формулу: «Наиболее опасный момент для плохого правительства наступает тогда, когда оно пытается исправиться».

Личную ответственность Горбачева за гибель Советской власти отрицать невозможно. Никто, кроме него, из «кремлевской плеяды» 80-х годов не мог бы стать инициатором перестройки; достаточно вспомнить Громыко, Гришина, Романова и прочих. В американском журнале «Нэйшенэл интерест» в 1993 году даже была статья под названием «Почки Андропова», автор которой утверждал, что если бы у Андропова здоровье было лучше, не было бы всей той цепи событий, которая привела бы к распаду СССР. Это вопрос спорный и сложный, но трудно не согласиться с тем, что, несмотря на неуклонно увеличивавшийся экономический разрыв между Советским Союзом и Западом, непосредственных признаков взрыва внутри страны не было, недовольство населения не превышало допустимого для руководства уровня, диссидентское движение было задавлено Андроповым

Даже если исходить из того, что общество в целом созрело для перемен как в материальном, так и в духовном плане, эти перемены не могли бы произойти, если бы не изменилась правящая элита, в первую очередь ее идеологический компонент, включая тех людей, которые оказывали влияние на Горбачева, когда он начал перестройку.

Намереваясь укрепить и оздоровить советскую систему, Горбачев в какой-то момент осознал, что чисто экономических мер для этого будет недостаточно. Столкнувшись с сопротивлением аппарата, с глухим противодействием и скрытым саботажем, Горбачев неминуемо должен был придти к решению ослабить и дискредитировать верхушку собственной партии, чтобы на популистский манер установить прямую связь с народом. Сделать это можно было, разоблачив прошлые грехи партийного аппарата, его ответственность за то, что творилось при Сталине. Вот здесь-то ему на помощь и пришли те люди новой формации (хотя и не молодые по возрасту, как, например, Черняев, Яковлев, Бовин, Заславская и др.), которые видели в демократизации, а соответственно и в десталинизации путь к обновлению системы. Ни они, ни Горбачев еще не понимали, что десталинизация неминуемо приведет и к деленинизации, к делегитимизации всей системы власти КПСС, что, разрешив людям читать «Дети Арбата» или смотреть фильм «Покаяние», они вколачивают гвозди в гроб режима.

Еще раз повторю, что не перестройка сама по себе, а именно гласность погубила Советскую власть, защитники которой сами, своими неуклюжими действиями или своей слабостью и нерешительностью ускорили падение системы.

Скажу лишь, что в глубоком историческом смысле советская система была обречена, она не отвечала как требованиям экономического и социального развития современного мира, так и нравственным императивам, выработанным человечеством на его долгом и мучительном пути.

Все образованные люди высоко ценят русскую культуру, знакомы (хотя часто лишь понаслышке) с такими именами, как Пушкин, Достоевский, Толстой, Чехов, Набоков, Бродский, Солженицын, Сахаров, Чайковский, Мусоргский, Шостакович, Репин, Шагал, Шаляпин, Нуриев и др.

Достаточно почитать газеты того периода, чтобы увидеть, как неуклонно и стремительно вздымались волны критики, как с каждым днем подвергались разоблачению все новые и новые ошибки и преступления власти, причем всех периодов, начиная уже с Ленина, так что в конце концов люди не могли не начать спрашивать: а можно ли вообще доверять партии, которая «наломала столько дров», имеет ли она право продолжать руководить страной?

Разумеется, Горбачев и его команда, начиная свою «революцию сверху», не могли предвидеть, к чему она приведет. Так всегда бывает в ходе революций. Еще Сен-Жюст сказал: «Сила вещей, по-видимому, привела нас к таким результатам, о которых мы и не думали». Сила вещей! Вот что толкало процесс преобразований, принявший лавинообразный характер, уже не просто к демократизации системы, а к полному ее отторжению. Но ведь если бы советское общество не оказалось достаточно зрелым для того, чтобы осознать подлинное значение всех разоблачений, появившихся благодаря гласности, оно бы и не смогло воспринять мысль о том, что система как таковая уже безнадежна и неисправима; Ельцин не смог бы одержать верх.

Для «твердолобых» сторонников социализма все случившееся оказалось катастрофой, но им некого винить, кроме самих себя. Вспомним их запоздалую реакцию на несшую им гибель гласность, их неспособность противостоять Горбачеву, их малодушие и некомпетентность в августе 1991 года, панику, овладевшую ими после краха ГКЧП, когда они безропотно склонили голову перед Ельциным, — и станет ясно, что эти люди не заслужили ничего, кроме постигшего их краха. Если уж даже у руководителей министерств внутренних дел, госбезопасности и обороны не нашлось решительности, беспощадности, большевистской свирепости для расправы с врагами системы — значит, сама эта система была воистину обречена.