Д. Псурцев

Вот, малыш, ис­тория, которую можно подержать в руках

Он ревностно холил своё тело человека внешнего и простёр бы ту же заботу на человека внут­реннего, если бы знал, кто он, этот внутренний, если бы тот был хоть немного различим

С тех пор я обитаю в мире «листвы опавшей, но живой — /Прекрасных писем мертвецов»