Читая «Лолиту» в Тегеране

Вопреки тирании времени и политики представьте нас такими, какими мы порой не осмеливались представить себя сами: в самые личные и сокровенные моменты, в самые необычайно обычные минуты жизни. Представьте, как мы слушаем музыку, влюбляемся, ходим по тенистым улицам и читаем «Лолиту» в Тегеране. Потом представьте нас снова и вообразите, что все это у нас отняли; нас загнали в подполье и забрали у нас все.

в литературе мы ищем не реальность, а внезапное осознание истины.

– Когда вы рассказали об этом тайном кружке, я решил, что это хорошая идея отчасти потому, что кружок отвлек бы вас от политики. Но теперь я вижу, что произошло обратное – вы еще сильнее вовлеклись в политику.

Война началась однажды утром, неожиданно и внезапно. О ней объявили двадцать третьего сентября 1980 года, за день до открытия школ и университетов. Мы ехали в машине, возвращаясь в Тегеран с Каспийского моря; по радио передали, что иракцы напали. Все началось очень просто. Диктор объявил о случившемся очень спокойно, как объявляют о рождении или смерти, и мы приняли войну как бесповоротный факт, которому предстояло повлиять на все прочие соображения и постепенно просочиться во все четыре угла нашей жизни. Сколько событий сходятся в том неожиданном решающем моменте, когда, проснувшись утром, понимаешь, что жизнь твоя изменилась навсегда под действием сил, на которые ты никак не можешь повлиять?

То время действительно было эпохой надежды, но мы ошибочно полагаем, что такие периоды лишены напряженности и конфликтов. А по моему опыту, именно такие времена представляют наибольшую опасность. Кому надежда, а кому потеря; когда надежда возвращается к утратившим ее, те, кто у власти, – те, кто забрал надежду, – начинают бояться и более ревностно защищать свои оказавшиеся под угрозой интересы, закручивают гайки. Эти времена надежды и большей свободы во многих отношениях оказались не менее тревожными, чем прежние времена. Жизнь стала еще больше похожа на вымысел бездарного писателя, которому никак не удается навести порядок и логично выстроить действия персонажей, пустившихся во все тяжкие. Это время должно было стать временем затишья, временем восстановления, временем привычных ритмов и возврата к знакомому течению жизни, но вместо этого нас оглушила какофония голосов, звучавшая даже громче мрачных звуков войны.

Говорят, что частная жизнь и политика неразделимы. Это, конечно же, не так. В основе борьбы за политические права – желание защитить себя и сделать так, чтобы политика не вмешивалась в частную жизнь. Частная жизнь и политика взаимозависимы, но это не одно и то же. Их связывает сфера воображения; именно воображение постоянно заставляет частное подстраиваться под политическое, и наоборот. Об этом знал платоновский «философ на троне»; знал об этом и слепой цензор, так что, пожалуй, неудивительно, что первой задачей Исламской Республики стало размытие граней и пределов между частным и политическим, в результате чего все грани и пределы были уничтожены.

Поворотные моменты всегда кажутся такими внезапными и абсолютными; их словно ничто не предвещает. Но, разумеется, это не так. Поворотному моменту всегда предшествует некий медленный процесс.

В моих воспоминаниях Нассрин предстает слегка в расфокусе, размытой, далекой.

Факты в этой книге правдивы настолько, насколько может быть правдива память,

сами как-то сказали, что в конечном итоге каждый человек предает сам себя, становится для своего же Христа Иудой».