Критика цинического разума

Что знает о жизни человек, исполненный страха, человек, пеку­щийся о безопасности, человек, работающий по найму, человек, по­груженный в заботы, человек, погруженный в историю, человек, погруженный в планирование? Если мы суммируем то, что состав­ляет сегодня содержание нашей жизни, то в итоге получится много упущенного и мало сбывшегося, много невнятных мечтаний и мало реальности. Здесь жизнь означает: «пока-еще-не-быть-мертвым». Для того чтобы снова научиться жить, нужно сильно потрудиться, занявшись воспоминаниями,— но такими, которые касаются не толь­ко истории. Самое глубокое воспоминание приведет нас не к исто­рии, а к силе. Прикоснуться к ней — значит почувствовать полноту экстаза. Это воспоминание находит выход не в прошлое, а в самое бурное, перехлестывающее через край Сейчас.

Вальтеру Беньямину принадлежит афоризм: «Быть счастли­вым — значит не испытывать страха, знакомясь с самим собой»1. Откуда берется в нас готовность к_страху? Это, как я полагаю, тень, отбрасываемая морализаторством и стремлением сказать «Нет», ко­торые парализуют способность быть счастливым. Там, где есть мо­рализаторство, непременно царит страх — как дух отвержения са­мого себя, а страх исключает счастье. Ведь у морали всегда есть тысяча и одна навязчивая идея о том, какими должны быть мы и мир, но какими мы и мир не являемся

За твердокаменным фасадом прилежного подыгрывания другим скры­ты ранимость, несчастье и немалая потребность проливать слезы. , В этом есть нечто от печали по «утраченной невинности», от печали, вызванной знанием того лучшего, против которого направлена вся деятельность и все труды.
Отсюда следует первая наша дефиниция: цинизм есть просве­щенное ложное сознание. Это модернизированное несчастное со­знание, над которым уже небезуспешно и в то же время напрасно поработало Просвещение. Оно усвоило просветительские наставле­ния, но не осуществило того, к чему они призывали,— и, пожалуй, не могло осуществить.

Диффузный цинизм уже давно захватил ключевые позиции в обществе — в пре­зидиумах, парламентах, наблюдательных советах, дирекциях пред­приятий, среди лекторов и среди практиков, на факультетах, в кан­целяриях и редакциях. Вся их деятельность происходит на фоне не­которой элегантной горечи.

Мы знаем такое, что нам и в голову не придет это полюбить; напротив, мы задаемся вопросом: как нам удается жить, вынося это и не превращаясь в соляной столп.

Оставаться чувствительным и восприимчивым было как бы утопической пози­цией: держать обостренные чувства наготове для восприятия счас­тья, которое не придет, однако готовность к нему убережет нас от наихудшего огрубения.

Античность знает циника (лучше будет сказать: киника) как чудака-одиночку и моралиста-провокатора себе на уме.

Времена суровые, зато новые.

Фило­софия, исходящая из духа «Да», включает также и «Да» по отно­шению к «Нет».

Оборонительное мышление характеризуется своим стилем — попыткой защищать резервацию, где воспоминания о счастье связаны исключительно с утопией Женственного