Уильям Берроуз

Мехико, в сущности, принадлежал восточной культуре: две тысячи лет болезней, нищеты, деградации, глупости, рабства, жестокости, психического и физического насилия.

Дело не в том, что людей не волновало, как о них подумают, – просто мексиканцу и в голову бы не пришло, что кому то постороннему может что то в нем не понравиться, – как не подумал бы критиковать кого то он сам

Дело не в том, что людей не волновало, как о них подумают, – просто мексиканцу и в голову бы не пришло, что кому то постороннему может что то в нем не понравиться, – как не подумал бы критиковать кого то он сам.

Как и многие бездельники, он терпеть не может, если кто то покушается на его время.

минуточку, доктор Килдэр, это не ваш рецепт

— Я знаю, что телепатия существует — сам испытывал. Доказывать неинтересно — что-то кому-то доказывать вообще неинтересно. Мне интересно, как ею пользоваться

— Ну, вот — этого старого еврея сцапали в аэропорту по пути на Кубу. Я слыхал, у них в аэропорту что-то вроде миноискателя стоит — и он звонит, если человек через ворота проходит, и у него — какое-то жуткое количество металла. Так в газетах писали, что когда этого еврея начали трясти и нашли золото, видели, как в окно аэропорта заглядывает множество возбужденных иностранцев, похожих на евреев. «Ой, гефильте фиш! Нашего Аби заграбастали!» А в римское время евреи восстали — в Иерусалиме это, кажется, было — и порешили пятьдесят тысяч римлян. А жидовки — то есть, молоденькие еврейские дамочки, тут осторожнее надо, чтобы меня в антисемитизме не обвинили, стриптиз устраивали с римскими кишками.

В любой любви или дружбе он пытался установить контакт на невербальном уровне — интуицией, безмолвным обменом мыслей и чувств.

А теперь Аллертон резко оборвал эту связь, и Ли было физически больно — точно он протянул другому часть себя, а ее обрубили, и он, потрясенный, не веря своим глазам, остался смотреть на кровоточащую культю.

«Слава богу, — подумал Ли, — не нужно преодолевать нравственность среднего класса»