Алексей Голубев

Она описывала восприятие каждодневных поездок на тактильном и температурном уровне:

отсылки к социальной темпоральности позднего социализма — точнее, к конкретным формам, которые эта темпоральность принимала в северном городском сообществе в зимний период с его коротким днем, где временными ориентирами служили не рассвет и закат, а общественный транспорт и рабочие смены

Время от времени они били фонари, рисовали на стенах граффити, пили и дрались с другими подростками — все это, по его словам, исключительно от скуки. В этих рассказах раскрываются некоторые своеобразные исторические формы советской пространственности, например, освоение группами подростков общественных мест, опыт отчуждения в социалистическом городском пространстве и практики его преодоления.

В них мы видим, что советское пространство конструировалось и обживалось, что оно было иерархичным и гибким, но прежде всего — неоднородным и многослойным.

Разумеется, потребление играло важную роль с его дефицитом, очередями и блатом, составлявшими значительную часть жизни большинства советских людей.

И все же советская материальность не сводилась к советским товарам.

тканью советской повседневности, — не вписывающимся в рамки официального дискурса.

Их наблюдения и интерпретации относились к советским людям в непосредственном контакте с социальной и материальной средой, что часто приводило к разрывам и неточностям в клишированных в остальном официальных нарративах.

желание покорить и полностью взять под контроль материальный мир — как природный, так и руко­творный, — оставалось одним из главных столпов советской идеологии и культуры

советские чиновники признавали, что материальная среда способна определять обстоятельства человеческой жизни. Пытаясь объяснить причины такого влияния, авторы официальных советских документов в этих и многих других случаях практически одушевляли вещи,