Дмитрий Александрович Пригов

Предуведомление
Сложно отношение поэта с жизнью. Она не хочет вербализоваться, не хочет быть понятой и явленной на языке поступков и событий. Она хочет, чтобы в ней пропали

Стояли дни весенние
Но не сейчас — давно
Я был обычный юноша
Мечтал я о любви
И вот она случилася
Но не сейчас — давно
И я — давно не юноша
Давно не до любви
Но снова дни весенние
И кажется, спроси —
Я снова, снова юноша
Спроси меня, спроси!

Представьте, что за вами гонятся люди, не зная, что вы – единая, неделимая и неуничтожимая монада – что делать? отдаться им и унизить их в их беспомощности перед лицом вашей неуничтожимости? или скрыться, оставив их в неведении относительно их беспомощности? или попытаться превзойти себя в своей неизничтожимости и попытаться самоуничтожиться в их руках, совершая подвиг смирения и самоуничижения в угоду их беспомощности

Представьте, что вокруг одни лишь энергии и монады, лишь условные обозначения остановки пристального внимания чьего-то взгляда: сможете ли вы доказать, что этот останавливающийся взгляд обладает навязывающей энтелехиовидной мощью, или просто есть доказательство существования некой внешней ему монаидальности

Пиша… пися… писуя… пишая… В общем, обретя пагубную привычку почти каждому своему стихотворному сборнику предпосылать предуведомление, я не мог отказать себе в этом страннонамеренном удовольствии и на этот раз, но главное – не решился нарушить эту привычку, эту спасительную инерцию-балласт труда, известную прозаикам

Долина Дагестана
1 |00009 В полдневный зной в долине Дагестана

С свинцом в груди лежал недвижим я —

Я! Я! Я! Не он! Я лежал — Пригов

Дмитрий

Александрович!

Кровавая еще дымилась, блестела,

сочилась

рана,

По капле кровь точилась — не его!

не его!

Я жила поэзией высокой
Японствующей местности под стать
Меня не соблазнила даже стать
И юношей прекрасных и высоких
Желающих эсэсовцами стать
Для пущей сокрушительной красоты

Я в Тарту училася послевоенном
Кругом было – ужас, убийство и страх
Но сад по весне был словно опоенный
И солнце сверкало на снежных горах
И море играло и пело, как Атман
Кипело взбегая ко мне на порог
И слышалось: ОУМ! – и яростный Лотман
На кафедру словно посеянный бог
Восходил уже

Горят огни соседней школы
Я тихая туда войду
И улыбнуся и войду
Я девочке какой уколом
Под нежную ее лопатку —
Она забьется как в припадке
Жутких
Воспоминаний

Лежу недвижная в кровати
Все думают: парализованная
А я – великая Овати
В предельности реализованная
Среди этого мира случайности,
гибели, недоедания и просторов заснеженных
Лежу и слышу всякий зов
Ничто не кровно, не противно
Мне
А рядышком стоит Сизов
А у него кооперативное
Кафе