Луис Альберто Урреа

Как может человек, чье время истекло, исправить все, что натворил?

Ни за что, Габриэль. Я беженка, я сбежала от плиты.

Должен уйти я одиноким
подобно цветам, что увяли?
И ничего не останется
от моего имени?
Ни следа от моей славы
На этой земле?
Но останутся мои цветы,
И останутся песни мои…

Айокуан Куэцпальцин[1]
Это мое признание в любви.
Рик Элиас

Солнце высоко – ослепительно сияет даже сквозь сомкнутые веки. Пылающий розовый мир.

Он обхватил руками голову. Вся история его семьи, весь мир, Солнечная система и Галактика вращались вокруг него в странной тишине, и он ощущал пульсацию крови в собственном теле и само время, тиканье часов, отсчитывающих срок его существования на земле.

Один из подарков имени ее бессонницы в два часа ночи

камни помнят, как они были горами

Господь понимает твой гнев

Все было бы бессмысленно, если бы мы не знали сомнений и страхов. Именно это придает смысл жизни. Именно это делает нас людьми.

Мигель Анхель, – произнес он. – Умереть не трудно. Все умирают. Даже мухи. Все, кто живет. Мы все смертны. – Ангел увидел, как глаза Дейва наполняются слезами. – Просто у нас с тобой разное расписание. Умирать – это как ехать поездом до Чикаго. Миллион разных рельсов, и поезда идут всю ночь. Есть те, что ползут медленно, живописной дорогой, а есть экспрессы. Но прибывают все в большое старое депо. Все просто. Но вот чтобы умереть красиво, нужно иметь яйца. Чтобы верить, нужно иметь яйца.