Виктория Финли

Руководство по искусству фальсификации»

Вселенная пульсирует энергией, которую мы называем электромагнитными волнами. Диапазон частот электромагнитных волн огромен – от радиоволн, длина которых иногда может достигать более десяти километров, до крошечных космических волн, длина которых всего около миллиардной доли миллиметра. В этом диапазоне находятся рентгеновские лучи, ультрафиолетовые и инфракрасные, а также волны, передающие изображение и звук для телевидения, и гамма-лучи. Но среднестатистический человеческий глаз может рассмотреть лишь малую часть этого обширного диапазона волн – от 0,00038 до 0,00075 миллиметра. Кажется, это совсем немного, но для наших глаз и нашего разума приведенные числа – просто волшебство. Мы ощущаем этот диапазон волн как видимый свет и можем различить в нем около десяти миллионов оттенков. Когда наши глаза видят весь спектр видимого света, они воспринимают его как «белый». Когда волны определенной длины отсутствуют, луч света воспринимается как «цветной».

Таким образом, когда мы видим «красный» свет, то на самом деле наблюдаем часть электромагнитного спектра с длиной волны около 0,0007 миллиметра, при этом волны другой длины отсутствуют. Наш мозг (и наш язык) сообщает нам, что это «красный», нередко навешивая культурные ярлыки, согласно которым это цвет власти, или цвет любви, или же, возможно, цвет дорожного знака, означающий, что мы должны остановиться.

Говоря о «химическом» цвете, важно помнить, что свет действительно влияет на объект. Когда свет падает на лист растения, мазок краски или кусок масла, он фактически заставляет предмет перестраивать электроны в процессе, называемом «перескок электрона». Вот все электроны спокойно парят внутри атомов, как вдруг на них падает луч света. Представьте, что певица выпевает высокую ноту «до» и разбивает бокал, потому что голос попадает в резонанс с его естественным колебанием. Нечто подобное происходит и с электронами, если луч света попадает в резонанс с их естественным колебанием. Он сталкивает их на другой энергетический уровень, и этот кусочек света, эта разбивающая стекло «нота», расходуется и поглощается. Остальное отражается, а наш мозг воспринимает это как «цвет».

По какой-то причине легче понять идею действия электромагнитных волн, фактически изменяющих то, на что они попадают, говоря о невидимых волнах, таких как рентгеновские лучи. Трудно поверить, что свет – прекрасный, доброжелательный белый свет – также изменяет почти любой объект, на который падает, а не только те, что содержат хлорофилл и ожидают лучи света того подходящего спектра, который запустит в них процесс фотосинтеза.

Европейцев, кстати, на языке тиви называют не «белыми», а «красными». Я была «moretani» – «горячее красное лицо», хотя назвали меня так не за разгоряченное и покрасневшее лицо.

В той же библиотеке была книга о сказочных местах Алис-Спрингс, из которой я узнала дорогу вдоль реки Тодд (такой сухой, что там ежегодно проходят регаты, на которых гонщики бегают, неся на себе лодки), ведущую к казино.

Перенести бизнес в Чили оказалось сложнее: там действуют настолько строгие законы об импорте фруктов и овощей, что между некоторыми регионами нельзя перевозить даже яблоки, и их приходится выбрасывать, складывая в специальные пакеты, предоставляемые автобусными компаниями.

Существует несколько «физических» причин возникновения цвета, но одна из них нам всем знакома – это радуга, появляющаяся в небе, когда свет отражается от капель дождя и разделяется (это называется «преломляется») на отдельные длины волн. Это объяснение было найдено в 1666 году молодым человеком, сидевшим в темной комнате с двумя маленькими стеклянными пирамидками (призмами). В ставнях окна он просверлил отверстие шириной около сантиметра, через которое в комнату проникал тонкий солнечный луч. И в один знаменательный день студент Кембриджа, которого звали Исаак Ньютон, поднял призму и увидел, как на противоположной стене она создает то, что позже было им описано как «цветное изображение солнца». Он уже знал, что это произойдет, но гениальность Ньютона заключалась в том, что он догадался перевернуть вторую призму таким образом, чтобы этот разноцветный свет проходил через нее. Он обнаружил, что на этот раз радуга исчезла и на выходе снова возник луч белого света. Так впервые ученый показал, что белый свет состоит из лучей всех цветов спектра. Когда Ньютон наконец опубликовал свои открытия – через тридцать восемь лет , – это оказалось первым реальным описанием того, как луч каждого цвета, проходя через призму, изгибается под определенным фиксированным углом. Красный луч изгибается меньше всего, а фиолетовый – больше. В той же книге Ньютон назвал пять других цветов, лежащих между этими крайними цветами. Один из его вариантов был совершенно исключительным, о чем я расскажу в главе «Индиго».

Вот лишь некоторые приемы из многих, описанных Ченнино: как создавать имитации дорогой синей краски, используя более дешевые пигменты; как работать с калькой (скобля кожу козленка до тех пор, пока она «едва держится», а затем смазывая ее льняным маслом), чтобы скопировать рисунок мастера; он описывает, какие типы досок предпочитали мастера в XIII и XIV веках (они особенно любили древесину фигового дерева) и как склеивать старые пергаменты. Ченнино заявлял – вероятно, вполне искренне, – что его руководство предназначено для блага художников во всем мире, но если когда-либо и существовало «Руководство по обучению средневековому искусству подделки», то это было именно оно.

Красковары впервые появились в середине XVII века, они готовили холсты, поставляли художникам пигменты и делали кисти. Во Франции некоторые из них первоначально были продавцами в роскошных бакалейных лавках, где продавались такие экзотические товары, как шоколад и ваниль, а также кошениль, но большинство из них быстро превратились в постоянных поставщиков материалов и инструментов для художников. Появление подобных профессионалов, как и книга Ченнино до них, было признаком того, что создание живописных работ переходит из категории ремесла в категорию искусства. Для «ремесленников» была важна способность полностью владеть своими материалами; для «художников» грязная работа смешивания и измельчения была просто трудоемким препятствием на пути к основному делу – творчеству. Конечно, ходило достаточно много страшных историй о шарлатанах, подделывающих краски, поэтому в течение нескольких столетий многие художники самостоятельно занимались их смешиванием. Но постепенно художники начали задвигать в дальний угол порфировые пестики и ступки, в то время как профессиональные красковары (или, вернее, рабочие лошадки – ученики профессиональных красковаров) занимались растиранием ингредиентов.