Мюррей Ротбард

Теоретическая ориентация на постепенное продвижение к цели принижает саму цель, отодвигая ее на второе или третье место в ряду соображений нелибертарианских или даже антилибертарианских. Выбор в пользу постепенного продвижения означает, что все другие соображения имеют большее значение, чем свобода. Вы только представьте, что борец за отмену рабства сказал: «Я требую отмены рабства, но только через десять лет». Ведь тем самым предполагается, что было бы неправильно отменить рабство через восемь или девять лет, не говорят уж о том, чтобы сделать это немедленно, а потомулучше, чтобы оно длилось чуть дольше. Но это означало бы, что соображения справедливости отринуты и что достижение идеала не является больше для аболициониста (или либертарианца) главной целью. По сути дела, и для того, и для другого это означало бы, что они выступают за продление преступного и несправедливого режима.

Настоящий утопист — это тот, кто поддерживает систему, противоречащую природным свойствам человека и реальному миру. Утопична та система, которая не будет работать, даже если убедить всех и каждого в необходимости ее поддержки. Утопическая система не может работать, т.е. не может функционировать устойчиво и эффективно. Утопическая цель левого коммунизма — ликвидация разделения труда и торжество единообразия — не может быть достигнута, даже если бы все пожелали немедленно ее реализовать. Она не пригодна для жизни, потому что противоречит самой природе человека и мира, потому что отвергает уникальность и индивидуальность каждой личности, ее способностей и интересов, и тем самым несомненно приведет к настолько резкому падению производительности труда, что обречет бóльшую часть рода человеческого на быструю гибель от голода и страданий.

Короче говоря, термин «утопический» смешивает два вида препятствий на пути реализации программы, ведущей к радикальному отказу от статус-кво. Одно дело, если программа идет вразрез с природой человека и мира, а потому не сможет работать, даже если будет осуществлена. Таков утопизм коммунистический. Совсем другое дело, когда речь идет о трудностях в том, чтобы убедить достаточно многих людей в необходимости принятия программы. В первом случае теория плоха, потому что пренебрегает природой человека, а во втором случае мы имеем дело всего лишь с проблемой человеческой воли, с трудностью убедить достаточное число людей в правоте учения. В обычном, уничижительном смысле эпитет «утопический» применим только в первом случае. Поэтому в самом глубоком смысле либертарианская доктрина не утопична, а в высшей степени реалистична, так как это единственная теория, реально соответствующая природе человека и мира. Либертарианец не отрицает разнообразия человеческой природы, он славит ее и стремится к тому, чтобы эти особенности в полной мере развернулись в мире совершенной свободы. Тем самым он обеспечивает также огромное повышение производительности труда и уровня жизни каждого человека — чрезвычайно практичный результат, глубоко презираемый настоящими утопистами как недостойный материализм.

В соответствии с «Письмами Катона» человеческая история — это летопись непрерывной борьбы между властью и свободой, в которой власть всегда готова к посягательствам на права и свободы людей.

Природа власти в том, чтобы всегда преступать положенные ей границы и превращать временные полномочия, даруемые в особых случаях, в полномочия постоянные, используемые обыденно, когда нет для того никаких особых оснований, и никогда по доброй воле не расставаться ни с какой частью полученных привилегий…

Заметную роль в подъеме либертарианского движения сыграла университетская молодежь. И не удивительно: учёба в колледже — это время, когда люди особенно открыты к основным проблемам нашего общества. Молодых людей очаровывает последовательность в достижении целей и неприкрытая правда, у студентов есть навык работы с абстрактными идеями, они еще не обременены заботами, их кругозор пока что шире, чем у взрослых специалистов, а потому они представляют собой плодородное поле для распространения либертарианских идей. Мы можем надеяться на больший рост либертарианства в университетских кампусах страны в будущем, и этот рост уже подготовлен расширением нашего влияния среди молодых учёных, профессоров и аспирантов.
Молодых должна привлечь позиция либертарианцев по вопросам, которые особенно близки их интересам. Это, прежде всего, наши призывы к отмене всеобщей воинской повинности, отказу от холодной войны, расширению гражданских свобод, легализации наркотиков и других преступлений без потерпевшего.

Свобода привлекательна для всех групп общества. Но дело в том, что, когда все идет хорошо, большинство людей перестает интересоваться общественной жизнью. Радикальные общественные изменения, переходы к другой социальной формации происходят только при наличии того, что именуют «кризисной ситуацией». Короче говоря, разработка альтернативных решений начинается только тогда, когда рушится существующая система. А когда начинается широкий поиск социальных альтернатив, активисты диссидентского движения должны быть готовы предложить радикальную альтернативу, должны суметь соотнести кризис с внутренними недостатками системы, указать на то, как альтернативная система разрешит существующий кризис и предотвратит подобные ситуации в будущем. Будем надеяться, что диссиденты смогут также продемонстрировать, что они давно уже предостерегали публику о надвигающемся кризисе и предсказывали его неизбежность [230].
Более того, одной из особенностей кризисных ситуаций является то, что сами правящие элиты начинают отворачиваться от системы. В условиях кризиса даже часть государственного аппарата начинает терять вкус к власти. Короче говоря, у государства сдают нервы. В ситуации краха и упадка даже члены правящей элиты могут стать приверженцами альтернативной системы или, по меньшей мере, могут утратить преданность существующей.
Историк Лоуренс Стерн подчеркивает, что необходимым условием радикальных перемен является упадок и разложение правящей элиты.

власть — это зло, возможно, и необходимое, но всегда и непременно зло, что она бесконечно порочна, а потому ее нужно контролировать, ограничивать и сдерживать везде, где это совместимо с поддержанием минимального правопорядка.

Если кто-либо кроме государства попробует взимать налог, он будет немедленно объявлен насильником и бандитом. Но мистические завесы суверенитета настолько затуманили суть дела, что только либертарианец готов назвать налогообложение его настоящим именем — узаконенным и организованным широкомасштабным грабежом.

Рассмотрим, например, последствия того, что людям отказывают в праве на себя. В этом случае есть только две альтернативы: либо 1) определенный класс людей,А, имеет право владеть людьми другого класса,В; либо 2) у каждого есть право владеть определенной для него по квоте долей любого другого человека.