Дэвид Хоффман

“Главная цель российского пиара заключалась не в том, чтобы создать в обществе определенное мнение о фирме, — говорил Леонтьев. — Общество играет здесь второстепенную роль. Главное — это те, кто принимает решения: силовые структуры, Кремль и правительство. Цель заключалась в том, чтобы получить ту или иную подпись”.

Синявский рассказал замечательную историю о рабочих московского трамвайного депо, которые на собственный страх и риск восстановили старый трамвай, уже списанный на металлолом, и вновь поставили его на рельсы в качестве собственного частного предприятия. “Внешне он выглядел как все государственные трамваи, — вспоминал он, — но водитель и кондуктор работали не на государство, и копейки пассажиров не поступали в государственную казну. Это было частное предприятие в системе социалистического городского транспорта. И даже после того, как преступление было раскрыто, а преступники посажены в тюрьму, люди долго вспоминали историю о частном московском трамвае”{1}.

Большое впечатление произвел на него приезд в Москву популярной французской рок-группы “Спейс”. Смоленского поразило новое сверкающее оборудование, которое выносили на сцену из грузовиков. Но в партийной газете была напечатана статья за подписью Генерального секретаря ЦК КПСС Константина Черненко, в которой говорилось, что вместо подрывных рок-групп на концертах должны звучать традиционные русские балалайки и аккордеоны, исполняться русские песни и танцы и что “западной культуре нет места в нашем советском будущем”. Смоленский тяжело вздохнул. “Боже мой, — подумал он, — опять эта скука”.

Сама идея открытия частных предприятий среди социалистического застоя была примечательна. Ярким примером служило появление в центре Москвы кооперативных платных туалетов. В них было чисто, играла музыка, туалетная бумага была розовой, а санитарно-техническое оборудование — новым. Большинство людей никогда не видело таких туалетов и уж конечно не имело ничего подобного у себя дома

Батурина нахмурилась. “У нас уже есть “Москва”, забирайте свои документы!” Ее голос звучал твердо, по-деловому. У Смоленского мелькнула мысль, не будет ли это чем-то вроде антиалкогольной кампании, и он подумал про себя: “Нет, только не это!” Он помолчал и спросил, может ли он назвать кооператив “Москва-2”.

“Нет! — сказала она. — У нас уже есть “Москва-2”.

“Можно назвать его “Москва-з”?” — попросил Смоленский.

“Хорошо, — смягчилась Батурина. — Пусть будет “Москва-з”.

Москве росло недовольство в связи с нехваткой продовольствия. На одном из праздничных концертов комик Геннадий Хазанов назвал Москву “страной вечнозеленых помидоров”. Лужкову, находившемуся среди зрителей, показалось, что при этом артист посмотрел прямо на него. Смеялся весь зал.

Александра Смоленского не было ни замка, ни ключа, ни специального разрешения, но у него было то, что на социалистическом жаргоне называлось “средствами производства” — печатный станок, краска и бумага. Он работал в государственной типографии, а после окончания рабочего дня печатал Библии.

в 1986 году был подготовлен закон, позволявший советским гражданам заниматься “индивидуальной трудовой деятельностью”.

Воровство было настолько обычным и распространенным явлением, что даже не считалось преступлением. “Тут мы подходим к самой сути социализма, — отмечал Лужков. — В какой-то степени замешан был каждый, участвовал каждый, а при социализме это значит никто. Это и был самый страшный разврат “развитого социализма”. Каждый мог считать, что не он творец безобразий, и без зазрения совести приезжать домой с полными сумками, набитыми ворованными продуктами”{33}.

Растущая нехватка продовольствия в столице вызывала у Ельцина особое беспокойство. Однажды, узнав, что в мясном магазине есть телятина, что бывало очень редко, он пошел и встал в очередь. Когда он потребовал килограмм телятины, ему сказали, что ее нет. Тогда Ельцин силой проник за прилавок и через небольшое окно увидел, как в задней комнате куски телятины продают “нужным людям”{34}.