Борис Ковалев

тело — дар, чтоб я свободно мог
меж тел передвигаться человечьих.

Любой из нас — первооткрыватель. Сначала он открывает горькое, соленое, вогнутое, гладкое, шершавое, семь цветов радуги и двадцать с чем-то букв алфавита; затем переходит к лицам, картам, животным и созвездиям, а заканчивает сомнением, верой и едва ли не абсолютной убежденностью в собственном невежестве.

я склонен думать, что хороший читатель еще более загадочен и уникален, чем хороший автор.

Англичанин, в отличие от француза, всегда выглядит моложе своих лет:

в силах избежать самого банального из таящихся в искусстве соблазна: желания быть гением.

черты очень высокой культуры

нравится быть обязанным своим современникам

для всякой современной книги почетно восходить в чем-то к книге древней, ибо (как сказал Джонсон) никому не

Мы рассмотрели вечность, которая беднее мира. Нам остается разобрать, как ее освоила церковь, превратив в источник богатства, неизмеримо большего, чем то, которое добывает время

Первую вечность нельзя себе представить вне платоновского учения об идеях, вторую — без тайны Триединства и споров вокруг предназначения и воздаяния. Пятьсот страниц ин-фолио не исчерпали темы; полагаю, две-три странички ин-октаво не покажутся расточительством.
Можно утверждать с большой степенью вероятности, что «нашу» вечность учредили несколько лет спустя после того, как хроническое кишечное недомогание свело в могилу Марка Аврелия, и что местом, где произошло это головокружительное событие, была балка Фурвьер84