Филипп Бессон

Таким людям я обычно объясняю, что правдоподобие важнее правды, меткое слово — важнее точности, а самое главное, что любое место — это в первую очередь не топография, а то, как мы о нем рассказываем, не фотография, а набор впечатлений.

Замечали ли вы, как самые прекрасные пейзажи блекнут, если наши мысли не дают нам смотреть на них так, как они того требуют?

Мы можем, конечно, уважать чужой выбор (даже если считаем его эгоистическим), но ведь есть еще своя собственная боль, свой гнев и своя грусть, с которыми надо справляться.

всем удобно верить в несчастный случай, это не так страшно, как самоубийство.

Я еще не знаю, что мне больше никогда не будет семнадцать, что молодость — ненадолго, что это лишь мгновение, что она исчезает, и, когда это поймешь — уже поздно, кончено: она улетучилась, и ты ее пропустил, кое-кто вокруг меня это предчувствует и даже произносит вслух, взрослые повторяют это, но я не слушаю, их слова стекают, не задерживаясь, вот уж действительно как с гуся вода, а я — идиот, беспечный идиот.

Я написал слово: «любовь». А собирался на самом деле использовать другое.

Я многократно задавался вопросом, могла ли эта давящая религиозность и неприятие Зла как божественный принцип, прививаемый ежедневно мелкими порциями, библейское представление об их разграничении, так глубоко засевшее в душе его родительницы, а также воспевание стабильных семейных отношений, принятое в этом безупречном семействе, могло ли все это оказать влияние на ребенка, лишив его воли к протесту.

В конце концов, наша любовь оказалась возможной лишь потому, что он увидел меня не тем, кем я был, а тем, кем мне только предстояло стать

«Возможно, думать, что я мог бы тебя любить, это просто задвиг, но я так думаю. Мне ничего от тебя не нужно: только смотреть на тебя, слушать, видеть, как ты улыбаешься, обнять. Эта тяга нигде не локализована, просто стремление быть рядом»

Так я узнал муку ожидания. Потому что не хочется признавать поражение, соглашаться, что у нас нет будущего, что это никогда не повторится.