Алоиз Ригль

В обоих случаях, говорим ли мы о памятниках, «задуманных» как памятники, или о памятниках, «не задуманных» как памятники, речь идет о ценности памяти, и поэтому и там и здесь мы говорим о «памятниках»; кроме того, в обоих случаях нас интересует произведение в его первоначальном, неискаженном виде, то есть таком, в каком оно вышло из рук своего создателя, которое мы хотим созерцать или же восстановить мысленно, в слове или образе; но в первом случае ценность памяти навязывается нам другими (прежними создателями), а в последнем она определяется нами самостоятельно.

интерес, который нам, современным людям, внушают произведения, оставленные ушедшими поколениями, вовсе не исчерпывается «исторической ценностью». Например, существует руина некой крепости. Ее обрушившиеся стены почти не дают возможности представить себе ее форму, технику исполнения, расположение помещений и прочее и таким образом получить эстетическое впечатление или же удовлетворить любознательность в области культуры и истории. С другой стороны, об этой руине не осталось никаких письменных свидетельств. Таким образом, очевидный интерес, который у нас, современников, тем не менее вызывает эта полуразрушенная крепость, не может быть приписан ее исторической ценности.

мы рассматриваем произведение в качестве памятника также и с этой точки зрения, а именно как «памятник, не задуманный как таковой»; но ценность памяти здесь связана не с произведением в его первоначальном состоянии, а с представлением о времени, прошедшем с его появления, которое ощутимо проявляется в следах старины.

Если раньше взгляд на «исторические» памятники по отношению к взгляду на «памятники, задуманные как таковые» можно было назвать субъективным, но он все же всегда был связан с созерцанием устойчивого объекта (первоначального, индивидуально завершенного произведения), то отныне в этом третьем классе памятников объект уже полностью рассеивается, превращаясь в некое необходимое зло: памятник остается теперь в большей степени неизбежным чувственным субстратом, для того чтобы породить в созерцателе то воздействующее на него настроение, которое у современного человека вызывает представление о закономерном круговороте становления и распада, возникновения единичного из всеобщего и вновь его естественного постепенного растворения во всеобщем

Антитеза настоящему, на которой основывается ценность старины, проявляется скорее в несовершенстве, отсутствии замкнутой композиции, в тенденции к распаду формы и цветовой гаммы — свойствах, резко противопоставленных современным, то есть только что появившимся, произведениям.

В том, что только что возникло, признаки упадка вызывают не одушевляющее, а скорее угнетающее впечатление.

в процессе прогрессирующего состояния упадка ценность старины становится все менее экстенсивной, то есть все меньше элементов говорит нам об этой ценности, но зато она начинает быть все более интенсивной, то есть ее оставшиеся элементы оказывают все более проникновенное воздействие на зрителя.

мы устанавливаем определенное отношение между состоянием разрушения, в котором памятник материализует себя как памятник, и его возрастом, что опять-таки предполагает определенное знание важнейших периодов его существования, то есть известную сумму художественно-исторических познаний.

В классе памятников, задуманных как памятники, действительны только те произведения, которые по воле своих создателей должны напоминать об определенном моменте прошлого (или о нескольких подобных моментах); в классе исторических памятников границы эти расширяются и включают те памятники, которые хотя и указывают на определенный момент во времени, но выбор этого момента отдан целиком на наше субъективное усмотрение; и наконец, к классу памятников старины причисляется любое произведение, созданное человеческими руками, вне зависимости от его первоначального значения и цели создания, если оно хотя бы внешне в достаточной степени обнаруживает, что существовало уже продолжительное время до настоящего момента и было свидетелем событий прошлого.

историческая ценность еще находит интерес в отдельном событии, которое в определенной степени объективно выступает перед созерцающим субъектом, в то время как ценность старины уже в принципе абсолютно не принимает во внимание локализованное единичное явление как таковое. В каждом памятнике без исключения она признает только лишь субъективное воздействие на настроение; при этом учитываются не специфические объективные качества памятника, а только те свойства, которые указывают на растворение памятника во всеобщности (то есть следы старины), а не те, что открывают его первоначальную, закрытую, объективную индивидуальность.