Александр Иличевский

Мы просто забыли. Но маленький школьник

За нас расплатился, покуда не вырос,

И в пальцах дрожал у него треугольник.

Сегодня бы, взрослый, он это не вынес.

Детство все воспринимает в полный рост, абсолютно всерьез, и потому детская литература обязана быть трагической, предельно серьезной.

О, как мы любим лицемерить

И забываем без труда

То, что мы в детстве ближе к смерти,

Чем в наши зрелые года.

скакали на одной ножке, лечили царапины слюной, зарывали клады, резали ножиком дождевых червей, подглядывали за старухой, стиравшей в озере розовые штаны, и нашли под хозяйским буфетом фотографию удивленной ушастой семьи с надписью: «На долгую, долгую память. 1908 год».

Так почему бы и сейчас не прибегнуть к разработке гипотез, подвешенных как бы в воздухе, ведь будущее время содержит в себе досточтимое королевство невероятных событий.

Мне кажется, эта легенда о голубой верблюдице описывает определённую метафизическую ситуацию, когда, не зная ни ада, ни рая, сдвинуться с места едва ли возможно.

Виноградная кость, апельсин, некролог, голубятня,

Сигареты и кофе, арбуз, недоваренный суп,

Абажур, голубой небосвод, мёртвый клоун в канаве,

Пылесос, препарат, теология, Гегель и слон,

Иногда, возвращаясь с лекций или из лабораторий какого-нибудь академического института, где у нас частично проходило обучение, и, купив замерзшего пива на Савеловском вокзале, оттаивая личную бутылку за пазухой, проезжал Новодачную, где обычно сходил, если направлялся в общагу, затем всматривался в окна домов близ станции Долгопрудная, станции Хлебниково и выходил в потемки на Шереметьевской.

Иногда, возвращаясь с лекций или из лабораторий какого-нибудь академического института, где у нас частично проходило обучение, и, купив замерзшего пива на Савеловском вокзале, оттаивая личную бутылку за пазухой, проезжал Новодачную, где обычно сходил, если направлялся в общагу, затем всматривался в окна домов близ станции Долгопрудная, станции Хлебниково и выходил в потемки на Шереметьевской