Евгения Тиновицкая

Я не умею грустить. Я умею только злиться и веселиться.

Гроза закончилась, дождь перестал, но всё теперь казалось не таким, как раньше. Он долго стоял, вглядываясь и внюхиваясь во все стороны, пока не осознал, что же случилось.
Всё сделалось серым! Не только небо и река — деревья, земля и даже дом! Всё посерело и стало как неживое

боюсь, он так долго жил один, что теперь говорит ровно то, что думает

Я понимаю, трудно, когда хочешь что-то иметь, но не можешь забрать это с собой. А я вот просто смотрю на то, что мне нравится, а потом ухожу, и оно остаётся у меня в голове. Это приятнее, чем таскать чемоданы

— Разбилась всмятку, — заключил Снифф.

Он ел и задумчиво смотрел на угловой шкафчик. Как приятно знать, что там висит его собственный старый халат, что посреди всего этого нового и тревожного есть что-то надёжное и домашнее!

«Я больше не принадлежу этому миру, — подумал Муми-тролль. — И тому тоже. Я не знаю, где сон и где явь».

— Это папина купальня, — заметил Муми-тролль.
Туу-тикки серьёзно посмотрела на него:
— Отчасти ты прав, а отчасти нет. Летом она папина, а зимой — Туу-тиккина.

«Приятных снов, не грусти. В первый тёп­лый день весны я снова к вам вернусь. Жди меня, будем с тобой строить плотину. Снусмумрик».

Бархатная шёрстка Муми-тролля пустилась в рост, хотя он об этом не подозревал. Она решила постепенно сделаться зимней шубкой. Ей предстояла долгая работа, но решение было принято. А это всегда хорошо.