Наталья Ручей

Какая жестокость, да, мой Пушистик? Говорить про плюшки человеку, который работает без завтрака и обеда!

Пусть это будет дилеммой моей дражайшей невесты, — предлагает мужчина. — Но любопытно — что бы оставили вы?
— На вас? Все как есть, — отвечаю без малейших раздумий. — А вот на своем женихе мне бы хватило улыбки.

Похоже, они экономят не только на освещении, — говорю я, мазнув взглядом по чаше. — Сколько, говорите, вы заплатили?

отографию, к которой только что подошла. Хотя она кажется мне даже не фотографией, а картиной – настолько она нереальная, хотя и из жизни.

Моей жизни.

Потому что на этой фотографии я.

– Красиво, – доносится до меня голос Ольги. – Ты очень красивая, Даш.

Подруга говорит что-то еще, я киваю на каждое ее слово.

А потом становится тихо, удивительно тихо, как будто я остаюсь с этой фотографией один на один.

Склоняю голову набок, прикусываю губу и смотрю, впервые смотрю, как выглядит со стороны кусочек моей собственной жизни.

Расколотые с одной стороны ступени, позади закрытые жалюзи, на которых осела пыль. А на этих ступенях сидит девушка, сжимая в одной руке туфли на каблуках. Девушка настолько глубоко погружена в свои мысли, что не замечает, как ветер треплет ее волосы, собранные в хвост, и не поправляет светлую прядь, что уже выбилась из прически. Она даже не обращает внимания, что шнуровка на боковом разрезе ее длинной юбки расслабилась и позволяет увидеть ажурную кромку чулок.

Ей нет никакого дела до людей, которые, проходя мимо, оглядываются на нее с интересом. А еще…

– Она так напряженно всматривается вдаль, – слышу, как звучат мои мысли, – словно надеется, что сейчас в этот поворот свернет…

Слабых не жалеют. Их в следующий раз бьют гораздо сильнее.