Андрей Бабиков

Вся прошлая жизнь представилась ему зыбким рядом разноцветных ширм, которыми он ограждался от космических сквозняков.

Все в мире прекрасно, но человек только тогда признает прекрасное, когда видит его либо редко, либо издалека...

Ему вообще свойственно выражение серьезности и обезпокоенной сосредоточенности (всякая мысль безпокойна, молодая же особенно)

Мне немного досадно, что не могу разглядеть ее лица. Вижу только, как бы краешком зрения, световой размыв сбоку на ее скрытых дымкой волосах, да и то подозреваю, что на меня тут подспудно влияют шаблонные уловки современной фотографии, и чувствую, насколько, должно быть, легче было писать в старину, когда воображение не было обложено многочисленными зрительными подспорьями и колонист, глядючи на первый свой исполинский кактус или первые высокие снега, не должен был вспоминать рекламную картинку шинной фирмы.

Да и, признаться, ничего нет необычайного в стремлении придавать повадкам и одеждам отдаленного времени (которое в нашем случае отнесено в будущее) налет старины, что-нибудь недоглаженное, недочищенное, пыльное, — ведь в конце концов мы только и можем вообразить и выразить все то диковинное, чего никакие ученые изследования предвидеть не в силах, в таких словах как «несовременное», «другого века» и тому подобных. Будущее значит устаревшее, только в обратном направлении.

Всякий настоящий ученый (в отличие от бездарного шарла­тана, чье невежество — единственное его сокровище, которое он упрятывает словно кость) способен испытывать это чувственное удовольствие непосредственного, высшего знания.

Лебеда — растение рода Atriplex. В английском переводе название этой травы, «orache», можно прочитать, как «or ache» (‘или боль’), что по дивному совпадению перекликается с «(и)ли беда», сквозящим в русском заглавии.

спелый солнечный свет дремал тут и там на траве

в один из тех осенних прозрачно-синих вечеров, когда больше боишься старости, нежели смерти

Она женщина. А у меня, видите ли, другие вкусы.