Вячеслав Прах

Умение отпустить то, что невозможно исправить, – полезное умение

сбежать — это не выход. Это скорее мечта, неосуществима, но так желанна

Нет более эмоционального существа на всем белом свете, чем женщина. Пока она чувствует – она жива. Пока в ней пробуждается буря – она женщина…
Не убивай в ней женщину! Не заставляй ее ничего не чувствовать…

Когда тебе было холодно, я надевал на тебя свой свитер, и мне становилось теплее. Когда тебе было больно, я сжимал зубы и шептал в гневе о себе. Я знал вкус твоих слез, бесконечно целуя мокрое лицо. А ты даже не знала, во сколько я завтра чужой. Я молился о тебе по средам, когда ты заводила будильник на восемь. А в четверг я тебя ненавидел. Без пятнадцати девять…»

«…Когда она решила уйти, я собирал ее вещи и думал, какого цвета рубашку мне надеть на работу. Странно, но за завтраком я не почувствовал ничего, абсолютно. Возможно, я плотно поел. А может, просто был уверен, что к вечеру она вернется. За обедом я пролил на себя кофе, оставив большое пятно на своей лю

любимой рубашке. Но это меня не огорчило: напротив, я знал, что когда вернусь домой, она мне его застирает… Когда я открыл дверь, в квартире было темно, а на холодильнике не было ее ключей. Не было запаха ужина, и кружка недопитого чая так и стояла на своем месте. Еще никогда квартира не была такой пустой. И впервые я задержался на пороге…
Третью ночь я не мог нормально уснуть. Кровать казалась слишком большой и неудобной. Под утро я просыпался от прилива крови и хотел поцелуями разбудить ее, чтобы в очередной раз не выспаться, выдыхая ее вдохи… Я отчаянно водил рукой, пытаясь нащупать ее плечи. Руки и теплые пальцы. Пустота. И ее подушка была как никогда холодной.
Через неделю я вспомнил о существовании Бога, до которого мне никогда не было дела. Чувствовать дыхание за спиной и каждый день спе

спешить с работы домой – это было так бедно раньше и не имело цены сейчас. В эту минуту. До невыносимости одиночества, страха…
Пятно на рубашке, да и гордость величиной с квартиру принимала размеры пятна. Звонок в дверь. А за дверью она: от банальных фраз и до кофейных глаз – она.
Когда она вернулась, я больше не позволял ей уходить.
Никогда…»

Ты меня понимаешь и понимала каждую секунду, когда я не понимал себя сам. Вспомни тот вечер, когда ты решила познакомить меня со своими друзьями. Вспомнила? Я держал руки за спиной не потому, что хотел произвести впечатление солидного мужчины с ровной осанкой и гордо поднятой головой. Нет, не потому. Я

просто не хотел быть к ним ближе. Пожать руку. Пустяк? О, нет, дорогая, это расстояние. В котором я предпочел быть самым отдаленным.
Я смотрел им в глаза и видел их насквозь. Думаешь, я их слушал? Нет, я вслушивался в их слова. Наблюдал за движениями и самое главное – за тем, как они относились к тебе. Как пытались произвести на меня впечатление и вызвать некое уважение. Я просто наблюдал. А когда той картины, что я срисовал с них, мне хватило – я просто встал и молча ушел. Не попрощавшись. Да я, собственно, и не здоровался с ними. А вот тебя я тогда покинул. В тот вечер, седьмого июля, в наглаженных черных брюках и мятой серой рубашке, я…»

Боже, как я тебя ревновал, только одному Ему известно насколько сильно! Я никогда не показывал это, тая злобу в себе, а когда накапливалось все до самого «не могу», я срывался на любой мелочи. Любой пустяк служил громоотводом. Днями