Кто-то, никто, сто тысяч

И только сейчас задумался: «Да, но что же все это значит для других? Другие-то ведь живут не во мне, они смотрят на меня со стороны, и для них у моих мыслей, у моих чувств есть еще и нос — мой нос. И глаза, мои

глаза, которых я не вижу, а они видят. И какая существует связь между моим носом и моими мыслями? Для меня никакой. Ведь думаю-то я не носом, и, когда ду­маю, мне до носа и дела нет! Но для других? Для тех, что не могут увидеть мысли, которые внутри меня, а ви­дят только то, что снаружи — мой нос?! Для них мои мысли и мой нос связаны так тесно, что, как бы ни были серьезны мои мысли, они все равно закатятся от сме­ха только потому, что их смешит форма моего носа.

Я открыл глаза. И что же я увидел?
Да ничего. Я увидел себя. Это был я, хмурый, недовольный, погруженный в собственные мысли.

Для других я совсем не то, чем до сих пор считал себя сам.
2. Я не мог увидеть себя живущим.
3. Оттого, что я не мог увидеть себя живущим, я не знал, какой я; это знали и видели другие, каждый на свой лад, а узнать, что именно они видят, было не в моей власти.
4. Я не мог поставить перед собой этого живущего во мне незнакомца, чтобы рассмотреть его и узнать, — я видел только себя, его не видел.
5. Мое тело, если я смотрел на него со стороны, было как образ из сновидения: само по себе оно жить не могло, оно должно было кому-то принадлежать.
6. И так же, как оно принадлежало мне, это тело, и попеременно становилось тем, чем мне хотелось быть и чем я себя чувствовал в данную минуту, так же оно принадлежало и другим, навязывающим ему то, что видели в нем они.
7. И наконец, само по себе это тело было настолько никем и ничем, что простой сквозняк мог заставить его чихнуть сегодня и, может быть, исчезнуть навсегда завтра.

Одиночество никогда не может быть при вас, оно мо­жет быть только без вас и в присут

Я понял, что, пока я просто живу, не в моей власти захватить себя врасплох; я не могу увидеть себя таким, каким видят меня другие; не могу поставить перед собой свое тело и увидеть его как тело другого человека. Когда я смотрюсь в зеркало, все во мне словно застывает — не может быть и речи о непосредственности, и любой мой жест мне самому кажется искусственным и фальшивым.

И тем не менее для всех окружающих я и был этими рыжеватыми волосами, этими зеленоватыми глазами, этим носом, то есть я и был этим телом, которое для меня не значило ничего. Решительно ничего!

то, что можно о нас вообразить, то возможно и в действительности, пусть даже сами мы в это не верим.

Я знаю, что оскорблю этим вопросом ваше нравственное чувство. И в самом деле, вы мне скажете, что если у Марко ди Дио могло возникнуть подобное искушение, значит, он не был тем хорошим парнем, каким он казался маэстро. Однако я мог бы привести вам примеры подобных и даже еще более грязных искушений, которыми полна жизнь множества святых. Святые считали их дьявольским наваждением и одолевали с помощью бога. А узда, которой привычно сдерживаете себя вы, не дает проснуться этим искушениям в вас, то есть, я хочу сказать, не дает проснуться в вас вору или насильнику. Гнетущей жаре летнего полдня никогда не удавалось растопить кору вашей привычной благопристойности настолько, чтобы разжечь в вас первобытного зверя. Так что у вас есть право выносить приговор.

мир, имеющий смысл и значение только для человека, который его создал.

никогда не высказывал по поводу этого вторжения ни удовольствия, ни досады,