Гадюка

Одна, одна в дикой, враждебной жизни, одинока, как в минуту смерти, не нужна никому…

Ольга Вячеславовна поутру пьет шестидесятиградусный коньяк.

Поправитесь — запишу вас в эскадрон, лично моим вестовым…» Каждый день говорил ей об этом, и не надоедало ни ему говорить, ни ей слушать. Он смеялся, блестя зубами, у нее нежная улыбка ложилась на слабые губы. «Волосы вам обстригем, сапожки достану легонькие, у меня припасены с убитого гимназиста

Прошлая жизнь осталась на дальнем берегу. Строгий, зажиточный дом отца; гимназия, сентиментальные подруги, снежок на улицах, девичьи увлечения заезжими артистами, обожание, по обычаю, учителя русского языка — тучного красавца Воронова; гимназический «кружок Герцена» и восторженные увлечения товарищами по кружку; чтение переводных романов и сладкая тоска по северным, — каких в жизни нет, — героиням Гамсуна, тревожное любопытство от романов Маргерита [1] … Неужто все это было? Новое платье к рождественским праздникам, святочная влюбленность в студента, наряженного Мефистофелем, его рожки из черной саржи, набитые ватой… Запах цветов, замерзших на тридцатиградусном морозе… Грустная тишина, перезвон великого поста, слабеющие снега, коричневые на торговых улицах… Тревога весны, лихорадка по ночам… Дача на Верхнем Услоне, сосны, луга, сияющая Волга, уходящая в беспредельные разливы, и кучевые облака на горизонте… Все это теперь вспоминалось, может быть, только во сне, в теплоте влажной от слез больничной подушки…

Сами-то из старообрядцев? В Бога верите? Ничего, это обойдется. (Он кулаком постукал о ручку дивана). Вот во что надо верить — в борьбу.

семечках был возврат к бытию до каменного топора.

Будто бы можно было закричать им всем: «Я же не такая…»

тонкое, изящное лицо со смуглым пушком на щеках, глаза — как ночь, длинные ресницы… руки отмыла от чернил

Кровь прилила к прекрасному цыганскому лицу Ольги Вячеславовны…

Черт знает что такое — огородное чучело