Шестнадцать деревьев Соммы

Способность человека забывать плохое поразительна.

С каждым метром, что я проходил в твидовом пиджаке, я все больше менялся, но кем я становлюсь, что за металл заливается в мои плавильные формы, я так и не разобрался.

Он твердо держался версии, что Эйнар умер и что, если заняться работой на земле и слушать музыку Генделя, жизнь наладится.

Я собирался сказать, что соскучился по ней, но не сказал. Сложность была в том, что не по всему в ней я скучал.

немного в жизни встречается таких поворотных пунктов, когда ты обращаешь взор к небу и обещаешь себе, что с этой минуты все будет иначе. Но и самые искренние обещания постепенно забываются, и клятвы следует давать, пока тебе еще больно.

Ложь может действовать подобно водке, подумал я. Нужно все время пить, чтобы скрывать от самого себя, что ты пьешь. Но, может быть, и правда в чем-то схожа с ней. В том, что испить ее надо до дна.

И мне пришло в голову, что Ланнстад наверняка включала в цену этот мягкий голос, и когда она выполнит свою работу, а дедушка упокоится в могиле, ей больше не нужно будет утешать меня за деньги.

– Представь, – сказала Ханне. – Как мы с тобой могли бы быть ими.

– Нет. Я не могу себе этого представить.

– А ты постарайся. Это ты. Каким ты можешь быть.

В том-то и дело. Она хотела заполучить меня, но не таким, какой я есть.

Но я замечал не убирающуюся в доме женщину, а то, как она постепенно осваивает новые территории. Ее обстоятельность, казавшаяся такой по-бабьи надежной, уступила теперь место какой-то раскованности, словно ей открылся некий новый вид, потому что срубили заслонявшие его деревья.

Я как-то по-новому подумал о ней. О жизни с девушкой, которая бедрами нащупывает себе путь