Жесть. Триллер

Вадим Александрович плохо помнил, как его били в карьере и в машине солдаты, как били на вахте и в санчасти прапорщики-контролеры, как без наркоза зашивал врач простреленное предплечье. Плохо помнил, как вытаскивали его из санчасти и били в кабинете Баранникова, предварительно заковав в наручники и забив рот грязной, вонючей тряпкой. Он привык к боли, слабо чувствовал ее. Какое-то злое упорство овладело им, и на все вопросы Баранникова, суть которых уже не доходила до мозга, отрицательно качал головой.

Взамен дали сигарет, консервы, смятые рубли. Выдали «сменку» под «зековское» — «вольную» одежду, покрашенную в черный цвет, ношеную, но чистую. Не приглянулись полуботинки. Их обменял каптер. Дал «зековские» слегка поношенные башмаки-«прохоря», пачку сигарет и кусок хлеба с плавленым сырком.

Потекли годы жизни в исправительно-трудовом учреждении — такую личину набросили на концентрационный лагерь. Изменился и облик некоторых из них: стандартные пятиэтажки, асфальт, клумбы с розами. Если бы не высокие заборы с колючей проволокой, вышки с часовыми — студенческий городок, да и только! Да плакаты с наглядной агитацией несколько иные, чем на воле. Особенно запомнился Вадиму Александровичу один. Старушка-крестьянка с надеждой и укоризной смотрит на него. «Я жду тебя честным, сынок!» — призывает различимая даже в темноте надпись.