Время магов. Великое десятилетие философии

Ни война, ни философия не освободили его от загадки и несчастья, какими он был для самого себя. С войны он вернулся изменившимся, но никоим образом не просветленным. И, чтобы побороть неизбывный хаос внутри, за долгие месяцы итальянского плена в лагере Кампо Кассино постарался составить для себя радикальный план. Во-первых, отписать всё состояние брату и сестрам. Во-вторых, больше никакой философии. В-третьих, жить честным трудом — и в постоянной бедности.

вполне могу себе представить, чтó подразумевает Хайдеггер, говоря о бытии и ужасе. Человек стремится вырваться за пределы языка. Взять, например, удивление от того, что что-то существует. Удивление никак нельзя выразить в форме вопроса, да и ответа тоже нет. Что бы мы об этом ни говорили,

Вместо того чтобы воспринять его глубокие систематические импульсы во всей их последовательности и устремленной в будущее оригинальности, они, как кажется, продолжают упорно водружать своего героя на вызывающий богатые ассоциации пьедестал эзотерика. В этом смысле эпоха скорби продолжается и поныне

ысокомерное притязание современных так называемых субъектов, наделенных способностью суждения, возвыситься перед лицом творения до уровня судей о добре и зле, тем самым пропагандируя идею, что человеческая этика может зиждиться на феноменах — более того, на самом феномене языка (177), — означает для Беньямина поистине фатальное и всё извращающее грехопадение модерна. Следуя тематической задаче своей

В этой связи, когда, как подчеркивает Беньямин, речь идет в первую очередь о понимании невозможности, нужно говорить о «плодотворном скепсисе». Свое осуществление он находит в нацеленной на умозрительный повтор заостренности собственного восприятия открытой данности всех феноменов во всем их возможном богатстве опыта

Фундаментальный смысл имеет понимание, что эта духовная сущность сообщает себя в языке, а не посредством языка. То есть у языков нет глашатая (Sprecher der Sprachen), если понимать под ним того, кто посредством этих языков сообщает себя через языки. Духовная сущность сообщает себя в языке, а не посредством языка (173).

так, систематически важнейший вопрос для всех четырех философов гласит: лежал ли в основе всего многообразия естественных языков один-единственный объединяющий и единый язык? И если да, то какова его форма? А в конечном счете — на чем тогда мог быть основан его смысл? Что с нами делает какой-либо язык? Мы ли придаем нашим словам значение и смысл — или, скорее, сама мирообразующая сила слов и знаков вызывает нас к жизни, к мышлению, к спрашиванию? Кто кого образует? В какой форме? И главное: с какими целями?

ы знаем «жизнь» только в ее «проявлениях»; однако квинтэссенция всего нашего предшествующего рассмотрения состоит как раз в том, что «проявление» не есть что-то случайное, несущественное, «внешнее». Оно является необходимой, истинной и единственной демонстрацией «внутреннего» и самой сущности. И всё, начиная с простейшего жеста, звука речи и кончая наивысшими духовными занятиями и чистейшей «метафизикой», подтвердило нам теперь это понимание (79).

Добро и зло приходят лишь через субъект. А субъект не относится к миру, он есть граница мира <…>.
Добрым и злым является, по сути, только «я», а не мир. «Я», «Я» есть глубоко таинственное (29).

Всё, что действительно наделяет смыслом жизнь и мир, в котором мы живем, находится вне пределов того, что может быть непосредственно высказано.