— Машина, хм…? — к огромному сожалению, агент не мог согласиться с таким предположением.
Огромная фигура монстра-гиганта вблизи казалась,как минимум, внушительной. Почувствовав то напряжение, которое исходило от этого существа, агент никак не мог воспринимать его, как машину.
И тогда…
Глаза гиганта устремились на них.
— Ааа!
— Бум!
Агент снова рухнул на задницу. Будто бы ожидая этого, японец помог ему подняться. Затем он сказал, пытаясь успокоить мужчину:
— Он просто смотрит на нас. До тех пор, пока мы держим дистанцию, он не нападет.
Агент кивнул. Ему показалось, что его сердце только что выпрыгнуло из груди. Он запоздало поднял свою камеру и сделал подробную съёмку существа. Видоискатель слегка дрожал. И, наверняка, не только оттого, что дрожал и летевший в воздухе вертолёт.
Американец заговорил только после того, как решил, что пока что набрал достаточно данных.
— Сколько гигантов вышло из тех Врат?
— В общем сумме тридцать один. За исключением босса, они все разбрелись по стране,—ответил японец.
— …и сколько из них уже было убито?
— Всего двое.
— Что означает, что, за исключением стоящего здесь босса, двадцать восемь гигантов уничтожают Японию, пока мы говорим?
— Ну, понимаете, у нас просто не осталось охотников, чтобы сражаться с гигантами. Все на тот момент были заняты эвакуацией, — и лицо работника погрустнело.
В день, когда произошел побег из подземелья, все охотники вступили в жестокую схватку. Они сделали это, чтобы дать жителям Токио достаточно времени на эвакуацию. Но в результате все они были убиты.
Сами они с трудом смогли убить двух монстров. Но удержать оставшихся двадцать восемь от разброда по всей стране было выше их возможностей.
Также была причина и тому, что работник японской ассоциации без возражений ответил «да» на запрос об осмотре города представителем бюро охотников. Он лично принял участие в этой поездке, когда ему стоило бежать так, чтобы у него пятки сверкали.
Прямо в тот самый момент.
— Ч-что вы делаете? — американский агент подскочил и попытался остановить японца. Но работник ассоциации, наконец-то, смог ему поклониться. Его колени были полностью согнуты, а его лоб был прижат к полу.
Вещи вроде гордости и достоинства уже не имели никакого значения. Нет, если бы единственной ценой были только его гордость и достоинство, то он, не колеблясь, сделал бы и нечто более радикальное.