Собрание сочинений. Том 2. Биография

Значит, старости нет. Это отговорка. Молодость — есть. Но это не отговорка тоже. В ней [в молодости] нет времени. А вы знаете, что ведь Чехов умер сорока четырех лет. А сколько он сделал! А Лермонтов! А Пушкин, который умер тридцати семи лет… и который считал, что он мало работает! Какая техника работы! Какое умение работать! Работа с рукописью: когда ему надо было записку на военной грузинской дороге подать грузину, что ему надо выдать лошадей, — он сделал три черновика. Чтобы это было грамотно, чтобы грузин не смеялся, что человек плохо по-русски написал. Вот эта энергия все время переделывать и ставить перед собой неразрешимые задачи — тогда по дороге сделается разрешимое. Не обрезывайте себе будущего!

Вот вы будете скоро отмечать работу Толстого. Когда Толстой уезжал на Кавказ, он взял с собой флейту и английский словарь. Ему брат, который очень любил его, сказал: «неудачник ты у меня, Лева. Ни на флейте ты не будешь играть, ни английский язык ты не изучишь». На флейте он, действительно, не научился играть, но английский язык он изучил замечательно. Он первый записал кавказские песни. Он все мог.

Есть такое поверие, что самые лучшие ответы придумывают на лестнице, когда уже ушли. И в воспоминаниях люди улучшают свое прошлое, меняют обстановку, заводят новых людей и сажают липы. Липы цветут, воспоминания от этого прекрасные, а я попробую без лип. Когда мы начинали работать, двадцать четыре года было много, а теперь сорок лет — молодой писатель. Помолодел [писатель].

Конечно, мне не жаль, что я целовал, и ел, и видал солнце; жаль, что подходил и хотел что-то направить, а все шло по рельсам. Мне жаль, что я дрался в Галиции, что я возился с броневиками в Петербурге, что я дрался на Днепре. Я не изменил ничего. И вот, сидя у окна и смотря на весну, которая проходит мимо меня, не спрашивая про то, какую завтра устроить ей погоду, которая не нуждается в моем разрешении, потому, быть может, что я не здешний, я думаю, что так же должен был бы я пропустить мимо себя и революцию.

Когда падаешь камнем, то не нужно думать [233], когда думаешь, то не нужно падать. Я смешал два ремесла.

Причины, двигавшие мною, были вне меня.

Причины, двигавшие другими, были вне их.

Я — только падающий камень.

Камень, который падает и может в то же время зажечь фонарь, чтобы наблюдать свой путь.

Конечно, мне не жаль, что я целовал, и ел, и видал солнце; жаль, что подходил и хотел что-то направить, а все шло по рельсам. Мне жаль, что я дрался в Галиции, что я возился с броневиками в Петербурге, что я дрался на Днепре. Я не изменил ничего. И вот, сидя у окна и смотря на весну, которая проходит мимо меня, не спрашивая про то, какую завтра устроить ей погоду, которая не нуждается в моем разрешении, потому, быть может, что я не здешний, я думаю, что так же должен был бы я пропустить мимо себя и революцию.

Когда падаешь камнем, то не нужно думать [233], когда думаешь, то не нужно падать. Я смешал два ремесла.

Причины, двигавшие мною, были вне меня.

Причины, двигавшие другими, были вне их.

Я — только падающий камень.

Камень, который падает и может в то же время зажечь фонарь, чтобы наблюдать свой путь.

Из-за холода отрекся апостол Петр от Христа. Ночь была свежая, и он подходил к костру, а у костра было общественное мнение, слуги спрашивали Петра о Христе, а Петр отрекался.

Я не буду писать о любви, я буду писать только о погоде.
Погода сегодня в Берлине хорошая.

хозяйка у меня из ех-веселящихся