Крестьянин и тинейджер

Если у нас ты хочешь что-то изменить к лучшему для всех или чего-нибудь добиться для себя — доказывай и убеждай, а то и ври, что это нужно не тебе, не людям, но государству. А если людям или одному тебе — считай, что это никому не нужно. Если б младенцы, когда вырастут, не были нужны зачем-то государству, у нас младенцев можно было бы с капустой жрать…

У каждого из нас должно быть что-то свое, лишь для себя, не друг для друга, хотя б затем, чтобы друг другу не надоесть. Вот у тебя — университет, Суворов и родители, а у меня — этот рюкзак, и я люблю одна таскать этот рюкзак, чем бы он ни был у меня набит: бижутерией, амулетами там, благовониями или цветными книжками попов, мулл, прорицателей или каких-нибудь сектантов-шарлатанов».

Он, как я понял из его некоторых слов, всерьез считает каждый сон материальным, не воображаемым пространством, чем-то вроде деревни, которую при свете дня пройдешь и не заметишь, и чем-то вроде терминала или зала ожидания вокзала, где могут встретиться все, кому необходимо встретиться, но на других пространствах встретиться не суждено: живые, мертвые, знакомые и вовсе не знакомые друг другу люди. И каждый из этих людей, живых и мертвых, незнакомых и знакомых, заходит в сон только к тому, кто нужен, но никогда не навестит того, кто безразличен, до кого и дела нет.

— Но почему тогда ты знаешь, что они военные?
— Охотиться на лося по закону можно только с октября, — веско ответил Панюков, входя в лесную тень. — А что у нас сейчас?
— Июнь.
— Вот то-то же.

— Будут думать — будут злы, и чем сильнее будут думать, тем сильнее будут злы. Мне это сейчас совсем не нужно…

Ты хоть книжечки священные читаешь?
— Иногда.
— Это хорошо. Помнишь, как написано? Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его. Иуда родил Фареса и Зару…
— Я помню, но не наизусть.
— Неважно, не перебивай… Если о нас когда-нибудь напишут священное писание, там будет так написано: Иван споил Ерему, Ерема споил Фому, Фома споил Никиту и братьев его.

Ты хоть книжечки священные читаешь?

— Иногда.

— Это хорошо. Помнишь, как написано? Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его. Иуда родил Фареса и Зару…

— Я помню, но не наизусть.

— Неважно, не перебивай… Если о нас когда-нибудь напишут священное писание, там будет так написано: Иван споил Ерему, Ерема споил Фому, Фома споил Никиту и братьев его. Михаил споил Василия, Василий, тот — Елену, а уж Елена — та споила всех остальных… На этом наше священное писание закончится, потому что писать его будет больше некому и не о ком.

Вблизи, у набережной, озеро дышало, перекатывалось и было цвета темной стали; у дальних берегов вода была недвижна и сияла синей медью солнца.

И Панюков гадает иногда, с каким по счету телевизором кончится жизнь. На глаз прикинуть, то с шестым или седьмым: выше седьмого — потолок; а жить в пустой деревне одному без телевизора попросту незачем

А то бывает: из Москвы, а морда, как у всех.