Рассвет Жатвы

Растение выделяет нектар. Насекомые его обожают. Но поверхность кувшинчика скользкая, бедняги падают внутрь и не могут выбраться. Они тонут, растение их переваривает.
– Мне кажется, я что-то упускаю.
Плутарх постукивает по гравированной табличке на горшке. Похоже, здесь есть специальный человек, который только и делает, что развешивает таблички. Там написано: «Непентес». Нужно это как следует обдумать.
– Что ж, – заключаю я, – чем не способ утолить свои печали?
Плутарх усмехается.
– Ты первый, кто сообразил.

вовсе не популярна – скорее печально известна

Любить еще не значит быть любимым.

даже помогал Бердоку собирать его для Астрид,

Один из помощников появляется с подносом, уставленным бокалами с бледной жидкостью, и случайно предлагает и мне: «Шампанского?» – прежде чем осознает свою ошибку.

– Ой! Детям не положено

И вдруг я вижу Ленор Дав! Она стоит высоко на скале, мокрое красное платье липнет к телу, в руке зажат мешочек с мармеладками. Когда поезд проносится мимо, она оборачивается и яростно кричит ветру о своей утрате. И хотя для меня это зрелище как острый нож, хотя я изо всех сил стучу по стеклу и разбиваю кулаки в кровь, я благодарен своей девушке за ее последний подарок: она не дала Плутарху шанса передать в эфир сцену нашего прощания.

Момент, когда наши сердца разбились вдребезги, принадлежит лишь нам двоим

отстраняюсь, чувствуя вкус яда, и понимаю, что ее больше нет.

Ма с Сидом горят заживо.

. В правой руке у нее топор. В левой – голова Велли с открытыми глазами и разинутым ртом. Единственный звук – стук капель по лесной подстилке из сосновых игл. Скрюченное тело Велли лежит неподалеку бесформенной кучей тряпья. Серебристый звонок от велосипеда. Духовая трубка. Детские ботиночки. Крошечный нож, зажатый в птичьей лапке. Голубиные перышки. Безголовый птенчик… Проживи я хоть тысячу лет, это зрелище никогда не изгладится из моей памяти.
– Что ты наделала?! – потря

Маленький белый скелет, обглоданный до костей. Ни плоти, ни одежды не осталось, лишь топор справа и мой нож