Сладость губ твоих нежных

— Быстрее, сука, — нетерпеливо настаивает Катя. — Религии рабочая сила нужна. Хозяин ждать не любит.

С оглушительным, скрежещущим грохотом рушится эстакада за моей спиной. Маленькая мёртвая девочка с передавленной шеей и простреленным коленом, пионерка Котова Катерина превратила железо в хрупкое стекло, понизив температуру до космического нуля. Под собственной гигантской тяжестью рушится оно, земля проваливается вниз, отверзая под собой дикую бездну. Адский пламень восходит к небу, за грехи наши, адский пламень поджигает остывшее солнце, летним зноем пылает оно над цветущими белыми садами нашей юности, на трибуну поднимается товарищ Сталин, в белом кителе, такой, каким ты видела его на дне облачных рек, раскрываются двери, дети бегут подарить ему цветы, пионерка в белой рубашке и синей юбочке дарит ему цветы, дарит ему белые цветы, светлы и ясны её глаза, твои глаза, он узнаёт в замершей от волнения девочке тебя, глядевшую на него с облаков, он улыбается тебе, склоняется и целует тебя в губы, о, как нежны они, твои любящие детские губы, как сладки, словно сахарной пудрой посыпали их цветущие белые сады, сонные сады, и, поцеловав тебя, он выпрямляется, улыбнувшись, машет рукой, глаза его стекленеют, и падает он на пол, падает он, как памятник, кровь из вещего рта, бьёт ногой, Сталин мёртв, Сталин мёртв, самолёты в небе теряют высоту, пикируя в землю, разбивая крыши домов, праздничные толпы разбегаются с площадей, пароходы тонут в морях, со скрежетом сходят с рельс поезда, и из пыльных, солнечных далей, из неведомых, коричневых лесов движутся танки, тысячи танков, тысячи мотоциклов с колясками, где сидят чужие солдаты в широких касках, играют на губных гармошках, и над ними гудят тупорылые самолёты с чёрными крестами на крыльях, рвутся бомбы, сдирая с земли траву, выламывая деревья, разбивая на куски дома, а Сталин мёртв, Сталин мёртв, и никто нам уже не поможет.

а Сталин мёртв, Сталин мёртв, и никто нам уже не поможет.

Я нахожу тебя, сидящей под деревом, на снегу, ты сидишь, держишься за колено, тебе больно, слёзы текут по щекам, я не знал, что ты до сих пор можешь плакать, ты видишь меня, я пришёл тебя прикончить, ты еле слышно хрипишь, я знаю, тебе больно, не плачь, сейчас всё кончится, смотри, вот винтовка, возьми её в рот, вот так, возьми её в рот, я слышу, как зубки твои стучат по железу, думаешь — не выстрелит? Пошире открой глаза, они не так уж и темны, они светлее, чем казалось, перестань дрожать, бах! Вот ты и вздрогнула, руки разжались, струйка крови изо рта, о, как быстро светлеют твои глаза, как небо после уходящей грозы, вот и кончился твой путь, ласточка, всё уже позади.

Я задыхаюсь, у меня так мало осталось сил, я несусь по склону, где же ты, моя девочка, мягкая длинная коса, пионерка моя с робкой детской улыбкой на губах, я знаю, ты села где-то в снег, сожмурившись от боли, сжав кулачки, ты приоткрыла рот, нет, ты не сделаешь этого, где же ты, дай мне найти тебя, ах проклятые сосны, в которых потерялся твой след, дай же мне найти тебя, а прострелю тебе грудь, нет, я прострелю тебе лицо, ты вздрогнешь, как сладко ты вздрогнешь, в последний раз, откроются твои глаза, высохнут твои слёзы, я прострелю тебя навылет, я всуну дуло в твой рот, я переведу затвор, я хочу, чтобы голову тебе выбило, ласточка моя, чтобы проломило, стукнуло в древесину, чтобы чистый, пронзительный свист серебра проколол тебя, чтобы ты вздрогнула и затихла, это не стыдно, вздрогнуть, потому что вздрогнешь ведь уже не ты, труп твой вздрогнет и начнёт дёргаться, мёртвое тело, да что я тебе говорю, ты и сама всё понимаешь.

бога душу вашего мать!

— Птицы поют… Слышишь, брат?..

— Вперёд… — ревёт Яков, осатанело таращась на догорающий костёр. — Догнать, падло… Приказываю… Василий… Ты что, Василий… Вперёд, братцы… Там, впереди… Нельзя допустить… Ты, слушай, твою мать… Илья, родной, — хватает он меня своей железной рукой за ворот, притягивает к себе, горячее дыхание опаляет мне лицо, — Она же знаешь… Куда идёт… Там, твою мать… Нельзя допустить… Сдвоила, твою мать… Как худо… Больно! — вдруг дико рычит он, оскаливая зубы, — Больно, Илья!.. Убей меня! Это приказ… Ты понял приказ, мать твою!.. Под трибунал пошлю! Если не… Под трибунал… Варя… Добей, родная… Нельзя вам ждать… Там… Объект номер один…

ты не верь, зайчик, что чертей не бывает, ты ещё покричишь, когда они тебя в крови твоей мучить начнут, ты знаешь, что они с тобой делать начнут, знаешь, и ты боишься этого, я же знаю, что очень боишься.

Это сияние красоты — лишь улыбка на губах огромной космической смерти