Максим Семеляк

Летов — манипулятор, тиран и инсинуатор, ему нельзя верить, от него исходит мрак, он себе на уме, он прижимист и единственный на фестивале «Сырок» 1988 года потребовал гонорар за выступление, он пропагандирует человеконенавистничество, он совок, он фашист, он садист, он мазохист, он хмырь, он не пацан, он не мужик, он провокатор, он предатель, он опопсел, он одичал, он купился, он продался, он воспевает смерть, а сам ни за что не умрет — список жалоб всегда отличался значительной широтой и жанровым разнообразием (от стихов «Они же депрессию превратили в профессию» до песен про «сибирского пса»).

Через несколько лет после кончины Летова лидер почитаемой им группы «ДК» и его давний знакомец еще по круглым столам газеты «Завтра» Сергей Жариков в свойственной ему герметичной манере объяснял это так: «Ненависть к Летову со стороны провинциалов — это отторжение собственного зеркального отражения: по обыкновению люди не хотят видеть себя такими, как они есть, и то, что его карьера закончилась перепевками „самоцветовского“ треша, — более чем предсказуемо.

Там, где, к примеру, у Майка частный случай достоверного упадка, Егор настраивает сразу на преждевременный вселенский распад. При этом его интерес к патологиям был скорее движением вспять и сработал на контрасте — к началу 1990-х время становилось все более шуточным и игровым, а Летов, наоборот, жал на устаревшие модернистские кнопки, требуя повторить. Он вбухал в довольно-таки одноколейную панк-эстетику нечто совершенно неподъемное, выведя ее в сферы, как выразились бы санкт-петербургские художники, неизбыва. Откровенности приобрели характер откровений.

Прослушивание классического панк-рока, как правило, неотделимо от желания поскорее разбить кому-нибудь бутылку об голову, в то время как пафос «Обороны» — это, в общем-то, «убей себя об стену».

Он превращал угрюмую суицидальную схоластику Мисимы, или достоевского Кириллова, или Нафты из «Волшебной горы» в веселый танец шейк.

Критерием подлинности для Егора служил праздник. Думаю, это больше всего и раздражало людей

Однако куда более сильным центром притяжения служит не диссидентский, но еретический настрой Егора — второго такого мастера по «рытью колодца в ничто» (если использовать выражение Григория Померанца) в местной рок-музыке широкого охвата с тех пор не появилось и, вероятно, не ожидается.

Отсюда его фирменный прием находить чувство тотального изобилия в абсолютной неполноте — так, песня буквально про «нехватку кого-то еще», напротив, эмоционально больше напоминает гимн избытку.

Можно предположить, что ему была близка концепция биофилии Эдварда О. Уилсона, согласно которой человек испытывает глубокое и не вполне осознанное чувство сопричастности ко всему живому.

Летова цепко держат за своего как оппозиционеры, так и государственники, процесс этот бесконечно спекулятивен и спекулятивно бесконечен, поскольку он оставил после себя столь противоречивое количество признаний и подсказок, на основе которых можно сделать выводы и в ту, и в другую сторону (что, собственно, и происходит).