Максим Семеляк

Летов — манипулятор, тиран и инсинуатор, ему нельзя верить, от него исходит мрак, он себе на уме, он прижимист и единственный на фестивале «Сырок» 1988 года потребовал гонорар за выступление, он пропагандирует человеконенавистничество, он совок, он фашист, он садист, он мазохист, он хмырь, он не пацан, он не мужик, он провокатор, он предатель, он опопсел, он одичал, он купился, он продался, он воспевает смерть, а сам ни за что не умрет — список жалоб всегда отличался значительной широтой и жанровым разнообразием (от стихов «Они же депрессию превратили в профессию» до песен про «сибирского пса»).

Через несколько лет после кончины Летова лидер почитаемой им группы «ДК» и его давний знакомец еще по круглым столам газеты «Завтра» Сергей Жариков в свойственной ему герметичной манере объяснял это так: «Ненависть к Летову со стороны провинциалов — это отторжение собственного зеркального отражения: по обыкновению люди не хотят видеть себя такими, как они есть, и то, что его карьера закончилась перепевками „самоцветовского“ треша, — более чем предсказуемо.

Там, где, к примеру, у Майка частный случай достоверного упадка, Егор настраивает сразу на преждевременный вселенский распад. При этом его интерес к патологиям был скорее движением вспять и сработал на контрасте — к началу 1990-х время становилось все более шуточным и игровым, а Летов, наоборот, жал на устаревшие модернистские кнопки, требуя повторить. Он вбухал в довольно-таки одноколейную панк-эстетику нечто совершенно неподъемное, выведя ее в сферы, как выразились бы санкт-петербургские художники, неизбыва. Откровенности приобрели характер откровений.