Иероним Ясинский

знаю, как равнодушие уступило место неприязни, неприязнь — ненависти, ненависть — отвращению, пока они наконец не порвали связи окончательно и не поселились далеко друг от друга, каждый нося с собой мучительный обрывок цепи, расковать которую могла лишь смерть, и которую они должны были скрывать в новом общественном кругу, под маской напускного веселья.

Будь это повесть о сплошной радости и счастье, мне пришлось бы говорить очень недолго

Покровители и власть имущие, влиятельные родственники и сановники, которые прежде встречали меня улыбками, теперь смотрят на меня с холодностью, Но зато улыбаются поля и манят ветвями деревья в одном из самых процветающих графств Англии

Мы живем в мире разочарований; часто разбиваются те наши надежды, которыми мы больше всего дорожим и которые больше всего возвеличивают нашу душу.

Я сказал, что они были истинно счастливы, а без горячей любви и доброты сердца, без чувства благодарности к тому Существу, закон которого — сострадание, и великий символ которого — милосердие ко всему, что дышит, — без этого счастье недостижимо.

Хотелось бы мне, чтобы какой нибудь хорошо упитанный философ, в желудке которого мясо и питье превращаются в желчь, у которого вместо крови лед, и вместо сердца железо, хотелось бы мне, чтобы он увидел, как Оливер Твист хватал изысканные объедки, которыми пренебрегала собака!

Хотелось бы мне, чтобы он видел непомерную жадность, лютость голода, так сказать, с которого он грыз эти объедки. Одного только желал бы я при этом, чтобы мне самому удалось видеть этого философа в том же самом положении, смакующего объедки с таким же апетитом.